Выцвевшая юность

Вместо вступления и предисловия.

Надеюсь, это поможет кому-то, подтолкнет кого-то прекратить бесцельные метания, бесполезное и никому ненужное существование, потребление и так ограниченых природных ресурсов планеты Земля; освободит Lebensraum для более нужных, более злых и востребованых с клыками; и снизит общую токсичность атмосферы ибо если ты выцвел, завял, то твой путь простой – отойди с дороги, освободи ее для свежей поросли...

Выцвевшая юность

Он выцвел давно. Он не понимал зачем и для чего он просыпается каждое утро.

Он помнил эту надпись “Many people die at 25, and aren’t buried until they are 75”. Это было о нем. Он умер давно. Он не помнил когда точно он умер, но это было и неважно. Он даже и не смог бы вспомнить. Это было неважно. А важно было то что он не понимал для чего живет. Ну как живет. Так влачет жалкое существование.

В нем выцвело, умерло и отвалилось буквально все.

Песни Дельфина и Radiohead оставляли его равнодушным. Если обычного человека такая музыка засасывала, затягивала в грустную трясину безысходности, то его вялое тело и душа оставались абсолютно безразличными. Как-только он подумал о собственном безразличии, то его передернуло от осознания собственной атрофированности. Но это была лишь секунда. Он знал, что так не должно быть, но ничего не мог с этим поделать. Его огонь не то что потух, его костер давно был залит проливными дождями, угли перемешались с песком, землей и камнями, бесповоротно и безвозвратно утратив даже призрачную надежду на хоть-какую то искру.

Взгляд его был пустым и потухшим. Он давно ничего не искал. А так просто сканировал пространство с одной лишь целью зацепиться взглядом за что-нибудь буйное чтобы прибить на мгновение жужжание мыслей, которые словно рой ос давно поселились в его черепной коробке. Мысли особо ничего не генерировали, так шумели просто, без каких-либо претензий на что-либо.

Взгляд его был пустым и потухшим. Он знал, что когда его пустой и потухший взгляд натыкается на чей-то случайно заблудившийся взор, то этот кто-то ушпарится словно кипятком, перекосится сперепугу и отряхнется всем телом, постараясь забыть это взгляд как можно скорее, будто его и никогда не было.

Взгляд его был пустым и потухшим. Он старался избегать прямого зрительного контакта с другими людьми, кем-либо. Он знал, что пустота его взгляда шокирует любого. Он боялся ненужного внимания, он шарахался чужого взгляда себе внутрь. Он боялся что его кто-то обнаружит, выследит в конуре его душонки. Ему ненужно было любое чужое внимание, поэтому его взгляд был всегда засверлен в пол.

Взгляд его был пустым и потухшим. Затхлость его глаз была настолько безповоротной и безвозвратной, что даже при дневном свете, солнечный свет не отражался в мути белков его глаз. Даже солнечный свет, который казалось бы, должен был быть по своей сути нейтральным, старался избегать его, огибал его и падал на что-то более перспективное в плане отражения.

Одежда его была неизменно незаметного тусклого цвета. Цвета пыли и безнадеги. Когда смотришь на такую одежду, то невольно хочеться чихать, поскольку она вызывает аллергическую реакцию. На рубашке не хватало пары пуговиц, молния на ветровке пробуксовывала почти каждый день, периодически впиваясь ему в указательный палец.

Походка была тяжелой. Как-никак, необходимо было переставлять весь этот ментальный груз с ноги на ногу, ну а сил особо не было. Поэтому, каждый шаг давался ему с трудом. Шел медленно, грустно и грузно. Шел как всегда в никуда и особо незачем...